В Москве начал работать первый центр пробации освободившихся уголовников: боятся помощи
Освободившиеся из мест заключения, как сообщили во ФСИН России, теперь могут через портал Госуслуг обратиться с заявлением о получении помощи. Новшество ввели с учетом вступления в силу с 1 января 2025 года закон о постпенитенциарной (то есть оказываемой людям после освобождения из мест лишения свободы) пробации. И это, несомненно, прорыв. Но, как говорится, есть нюанс. Исполнять закон… по сути, некому.
тестовый баннер под заглавное изображение
Центров постпенитенциарной пробации по всей стране, как сообщил Минюст России, всего 14 в 13 субъектах Федерации. Один из них — в Москве.
Какую помощь там готовы оказать экс-сидельцам — в материале обозревателя «МК», члена СПЧ.
Тысячи московских бездомных — это бывшие зэки
Единственный в Белокаменной центр постпенетенциарной пробации располагается в жилом доме в Пресненском районе Москвы. Помещение совсем небольшое (четыре комнатки) и возможности оставить здесь посетителей на ночлег нет. Меж тем это как раз это многим освободившимся, не имеющим жилья, крайне нужно.
В двух кабинетах работают психологи. Еще в одном — руководитель центра Регина Юрьева. В момент моего визита она обрабатывает анкеты 300 московских заключенных, которые согласились принять участие в специальном опросе, как потенциальные «клиенты» центра пробации. И еще одно занимает юрист.
Освободившиеся из мест лишения — сложная категория. Куда проще помогать старикам, детям, инвалидам. Но ирония в том, что именно они становятся потенциальными жертвами тех, кто освобождается из мест лишения свободы. Так что, помогая последним, мы спасаем первых.
— У нас все началось с помощи бездомным, — рассказывает Регина. — По официальным данным, 61% бездомных граждан — это бывшие осужденные, которые не смогли пройти ресоциализацию. На территории Москвы, как гласит статистика, находятся 15 тысяч бездомных граждан. На самом деле их намного больше, но даже если брать эту цифру, то получается, что прямо сейчас на улицах Москвы тысячи бездомных из числа в прошлом осужденных.
В отличие от других они имеют криминальный опыт (пресловутые «тюремные университеты») и в состоянии алкогольного опьянения или отчаяния могут пойти в рецидив. А они почти всегда в этом состоянии. И стратегическая задача — с одной стороны, помочь людям встать на ноги, с другой — обеспечить безопасность жителей столицы.
Но надо признать, что многие бездомные не нацелены на то, чтобы вернуться в нормальную жизнь. Это еще один аргумент того, что медлить с помощью освобождающимся осужденных нельзя.
О чем рыдают «подопечные»
До сих пор в центр попадали по направлению уголовно-исполнительных инспекции Москвы. А у них на учете стоят люди, которым суд назначил условный срок или ограничения свободы, а также освободившиеся из мест лишения свободы условно-досрочно.
Некоторые подопечные УИС приходят в центр ради «галочки», но большинство реально нуждаются в помощи. Какой именно? Юридической (включая консультации по их делам), социальной (восстановлении утраченных документов, жилья, трудоустройство) и психологической. Запрос на психологическую помощь самый высокий. Условно ее можно разделить на два типа. Первый — это устранение причин, которые привели к совершению преступлений. Второй — устранение последствий пребывания в местах лишения свободы.
Начнем с причин. Приведу в пример четыре истории. Все их герои пришли в центр по направлению УИИ.
Девушка просила помощь в трудоустройстве. В процессе ее уговорили пройти консультацию у психолога. Оказалось, ее волнуют отношения с мамой. Они живут вдвоем. И, по ее словам, друг друга ненавидят. Каждая ждет, пока умрет другая. Именно эти отношения привели в свое время к тому, что девушка совершила преступление. Психолог пришла к выводу: надо с этим в первую очередь разобраться, а потом уже с работой.
Женщина пришла больше для «галочки». Заявила, что у нее все отлично, что она прекрасно адаптировалась к вольной жизни. Но в кабинете психолога разрыдалась. Призналась, что хочет убить свою маму. Как знать, если бы не специалисты (они ей помогли в итоге разобрать клубок претензий) — может, произошла бы трагедия.
Молодой человек, у которого был условный срок за наркотики, неожиданно на приеме у психолога рассказал про свое «самое страшное преступление». У него в действе случился инцидент: залез в чужой огород и украл все яблоки. Запомнил на всю жизнь, как хозяйка — больная бабушка – плакала, причитала: «Даже яблочка не оставили». Так вышло, что он тогда остался безнаказанным. И у него сформировалось чувство стыда и вины, от которого пошли все неприятности, включая наркотики.
Молодой человек из богатой семьи, осужден за мошенничество, вышел по УДО. Психолог пришла к вводу: пошел на преступление, чтобы доказать отцу, что тоже умеет зарабатывать. У отца новая семья (мама умерла), сына «выбросили» из семейного круга. Папа требовал, чтобы тот сам себя обеспечивал, был успешным, был с ним «на равных». Но он не дал ему для этого «инструментов», не увидел, что сын еще не повзрослел психологически. А сын не смог сделать это законными способами. Вот чтобы показать отцу, что у него тоже есть хорошая машина, дорогой телефон и т.д., он и «разводил» других людей, причем, гастролировал из региона в регион. Отец в шоке был, когда об этом узнал. И вот сын отсидел, вышел, а что дальше?
— Я увидела на приеме забитого в угол маленького мальчика, хотя ему на самом деле 27 лет, — рассказывает психолог. – И он не знает, что ему делать, куда двигаться.
Если со всем этим не разобраться, то причины совершения преступления останутся, а значит, велик риск рецидива
Что касается второго типа психологической помощи, сотрудники центра приводят примеры психологических проблем адаптации к вольной жизни.
— Пришел молодой человек, потерявший смысл жизни. Заявил нам: «Я сейчас прямо у вас тут с собой покончу». И этот так называемый экзистенциальный кризис — не редкость. По крайней мере, мы довольно часто наблюдаем его у бывших осуждённых.
Одни из числа долго пробывших в тюремной обстановке прямо говорят: «Я не понимаю правил игры на воле. Я не вписываюсь в эти реалии». И им нужно эти «правила» объяснить.
Другие чувствуют неуверенность, растерянность и страх. И таким нужно, чтобы кто-то будто бы дал разрешение на обычную жизнь, сказал: «Ты нормальный. С тобой всё в порядке».
А есть те, кому недостаточно просто пройти адаптацию, наладить быт на воле и «выдохнуть». Они хотят еще и приподняться над собой в прошлом, доказать, что многого стоят. В них, как уверяют эксперты, скрыт большой потенциал, их нужно поощрять. Кстати, нередко ведь приходят те, кто знают несколько языков, имеют отличное образование. И они страдают, потому что у них нет возможности все это реализовывать, доказать себе и миру на что они в действительности способны.
— Был показательный случай, — рассказывает психолог. — Начальник одной уголовно-исполнительной инспекции (низкий ему поклон за неравнодушие) позвонил и попросил принять женщину с судимостью за наркотики. Сказал, что она в буквальном смысле умирает. И вот она пришла. Была в полнейшей прострации, поскольку беспробудно пьет. Заявила: «Отстаньте от меня, ничего я делать не буду». Выглядела на 60, а на самом деле ей оказалось всего 42. Мы после ее ухода помещение долго проветривали…
Я уже даже не помню, каким образом, но заманила её на вторую встречу. И она пришла на нее в более-менее адекватном состоянии, даже костюмчик надела. Выяснилось, что у неё два высших образования — юридическое и экономическое. Цепкий ум, аналитические способности на высоком уровне. Рассказала нам, что после освобождения встретила мужчину, который был тоже бывшим осужденным (потому что якобы другие не хотели общаться с бывшей зэчкой, чурались). И они с ним вместе начали пить и «ждать конца света». Я ее убедила прервать эти отношения. На третью встречу она пришла уже полная идей, и мы с ней проработали «вектор профессионального развития». Потом нам позвонил начальник УИИ, сказал, что она с этим мужчиной рассталась, съехала от него, пошла лечиться, устроилась на работу.
Сработало. Но всегда ли срабатывает? В центре приводят их статистику: в 80 % случаев. Но сюда не входят бывшие осужденные, которые так и не вылечились от наркотической зависимости. А таких сегодня — великое множество. И это отдельная боль, которую пока никто толком не лечит. Реабилитационных центров в стране очень и очень мало, а наркотики сегодня почти так же доступны как алкоголь.
Бывшим зэкам, которые просят помощи в борьбе с зависимостью, помогают специалисты-волонтёры. Они заинтересованы в том, чтобы спасать жизни, потому что сами когда-то спаслись.
«Лучше мигрант, чем бывший зэк»
Если вы думаете, что бывшим заключенным, легко найти работу в Москве — ошибаетесь. Связано это именно с тем, что даже совсем небольшие компании стали требовать справку об отсутствии судимости. С одной стороны, их можно понять — в нынешних реалиях порой на свободе оказываются, мягко говоря, не самые честные и добрые люди. С другой стороны, «клеймо» прошлых грехов мешает человеку начать новую жизнь. И, кажется, что тут нужен посредник между ним и работодателем — тот, кто выступит гарантом и возьмет на себя какие-то риски.
— Есть реестр работодателей, с которыми центры пробации подписали соглашение, — говорит Регина.- В нем около десятка предприятий (в том числе по пошиву балетной обуви, выращиванию растений в питомниках, складские и т.д). Было намного больше, но некоторые отказались — говорят, мол, у них «изменилась политика», или «руководство запретило». Проблема в том, что никакого бонуса от государства за то, что трудоустраивают к себе осужденных, они не имеют. А сложностей с ними может быть (но это не обязательно) больше, чем с другими.
Только 15% российских компаний готовы трудоустраивать бывших осужденных. И для многих лучше взять на работу мигранта, чем экс-зэка.
— У нас был случай, когда здоровому крепкому парню отказали в работе грузчиком в Москве, — говорит юрист центра. – Так и сказали: служба безопасности с судимостью не пропускает. А ведь, казалось бы, его задача там была элементарной – толкать тележки и разгружать машины. И при этом мы точно знали, что у них тотальный дефицит кадров. Получается, одни не могут трудоустроиться, а другие их не берут, страдая от нехватки рабочих рук. Мы разговаривали с Торгово-промышленной палатой, где нас поддерживают, но ведь нельзя заставить предпринимателей трудоустраивать бывших осужденных.
Велики ли в действительности риски у работодателей? Статистики на этот счет нет. В одной фирме мне сказали, что экс-зэки – лучшие работники, очень мотивированные (не хотят терять место, ценят доверие). В другой убеждали, что худших работяг, чем экс-арестанты, у них не было, что с ними надо возиться как с детьми малыми (контролировать, перепроверять за ними).
Что тут скажешь? Наверняка, правы и те, и те. Было бы неплохо, если государство помогло снизить какие-то риски, и тут снова отсылка к центрам постпенитенциарной пробации. Те могли бы выступить еще и в роли кураторов, «нянек» для бывших зэков. Но надо иметь в виду, что в любом случае «насильно осчастливить» таких не получится.
— Недавно позвонили с УФСИН, — рассказывает Юрьева. — Просили спасти одного бывшего осужденного. Он без жилья и работы, пьет, ночует на кладбище. Мы согласились попробовать с ним поработать. Так вот его к нам привезли два сопровождающих инспектора. Наши психологи долго с ним общались. Потом мы созвонились с работодателем, он согласился взять зэка и жилье предоставить. Не поверите, но он даже такси за ним прислал. А тот отказался ехать! Заявил, что работать в принципе не может, потому что у него пальца на ноге нет. Эта история ничем хорошим не закончилась. Человек не захотел менять свою жизнь. И потом мы его потеряли – не знаем, где он и что с ним.
Но у него был шанс. Вот что самое важное.
Без бумажки
Немало запросов от экс-арестантов связано с восстановлением документов. Очень часто человек покидает место не столь отдаленное даже без паспорта, только с одной справкой. А нудно сделать ИНН, СНИИЛ, военный билет и т. д. И это непросто.
«С некоторым экс-зэками надо ходить в МФЦ буквально за ручку, как с малыми детьми», — — не раз говорили мне в центре.
А еще оплачивать за них пошлины и штрафы (никаких скидок для этого категории нет). Не понятно, кто и за чей счет это должен делать?
В тех регионах, где местные власти понимают нужность центров, они появились или еще появятся (выделят им нужное помещение, финансовую поддержку) и вместе с этим снизится рецидив, а где нет — преступность останется на том же уровне.
То, что в Москве только один центр, — печально. По хорошему нужно в каждом округе по одному. Важный вопрос связан с их размещением. Местные жители, как показали опросы, не приветствуют соседство с такими учреждениями. В идеале центры могли бы располагаться около МФЦ, у которых всегда есть охрана. Опять же в идеале там должны быть хотя бы десяток-другой спальных мест. Другой вариант — договора с хостелами, готовыми разместить «подопечных»
И наконец, каким бы хорошим не был Центр пост пенитенциарной пробации, это не поможет, если человек о нем просто не знает. На днях мне позвонила бывшая осужденная Ивановской колонии. Девушка вышла на свободу, вернулась в Белгородскую область, где была прописана, восстановила по суду права на своих двоих детей, устроила их в садик. Но работу найти она так и не смогла, пособие оформить на детей тоже. Приходится брать частные заказы как портниха. Девушка звонит и плачет, потому что боится — не справится и к кому обратиться не знает. Если бы девушке перед освобождением рассказали о центре постпенитенциарной дали адрес и телефон, возможно, там ей на первых порах бы помогли. Но пока… ни один москвич, который освободился из мест лишения свободы и вернулся в родной город (напомню, в столице нет колоний, кроме колонии-поселения) не получил информацию с адресом центра. Все жители столицы после мест не столь отдаленных или едут к родным, или пополняют армию бездомных, которым терять нечего…
